– Долго еще? – выдыхаю я.

Встаю в полный рост. Грот. Сталактиты роняют капли. Шеренга людей в мундирах стоит перед писсуарами. Я жду. Жду. Никто не двигается.

– Полковник Сандерс! – Генерал Макартур хлопает меня по плечу. – Кто-то из местных стащил мою платиновую зажигалку! Она стоит целое состояние, черт побери! Вы слышали сплетню?

Я – шпион в теле куриного магната, засланный в ставку главнокомандующего, чтобы выяснить, известно ли американцам о проекте кайтэн. Как странно быть толстым. Я знаю, что за словами скрыт неведомый смысл, но поющий мочевой пузырь мешает сосредоточиться.

– Нет? – Генерал Макартур чихает, брызжет фонтаном соплей. – Ну да все равно, давайте я подброшу вас в порт.

Американский «джип» едет в порт Кагосимы. Мой пузырь – ребенок, цепляющийся мне за пояс. Я боюсь, что он лопнет, если джип тряхнет на кочке, но мы благополучно добираемся до паромного причала. К сожалению, после войны портовый комплекс перестроили, и все указатели написаны шрифтом Брайля. Я готов поссать в урну, но боюсь, что в газетах появятся заголовки: «Местный мальчишка Миякэ не обучен ходить в туалет», – и, пошатываясь, бреду по коридору. Из умирающего бигля толчками вытекает моча. Неподъемная тяжесть моего мочевого пузыря.

– Сюда, – шипит невидимый провожатый.

Попадаю в новехонький туалет, огромный, как аэропорт. Плитки на полу, кафель на стенах, потолок, светильники, раковины, писсуары, дверцы кабинок – все сверкает ослепительной снежной белизной. Вдалеке крошечной точкой маячит еще один посетитель. Адвокат. Подхожу к ближайшему писсуару, упираю своего золотистого близнеца в стену и…

Адвокат так отвратно мурлычет «Beautiful Boy»[242], что мой мочевой пузырь съеживается. Я укоризненно смотрю на адвоката и вздрагиваю от неожиданности – он стоит бок о бок со мной и ссыт как ни в чем не бывало. У него по-прежнему нет лица.

Просыпаюсь от ужасного грохота над ухом. Мочевой пузырь истерит. Сдвигаю мешок с землей, и таран тайфуна приоткрывает дверь. Мочусь в щель. Моча улетает прочь, до самых берегов Китайского моря. Возвращаюсь к брезентовому гнездышку, но под свистопляску ночного неба спать невозможно. Бог грома топочет по Кагосиме, ищет меня. Странно, что я так отчетливо помню сны – обычно они испаряются, едва откроешь глаза. Когда начались мои серийные скитания по дядюшкам, после Андзю, я представлял себе, что где-то, в доме и семье с рекламных картинок, живет Настоящий Эйдзи Миякэ. Каждую ночь он видит меня во сне. А сам я – всего-навсего сон Настоящего Эйдзи Миякэ. Когда я засыпал и видел сны, он просыпался и вспоминал свой сон, который был для меня явью. И наоборот. Тайфун переводит дух и продолжает атаку, превратившись в бурю. Ну, перед ней сарай устоит. Чувствую под спиной что-то твердое – небольшой плоский камень-голыш. Кладу его в рюкзак. Буря стихает до сильного ветра, и я с удивлением слышу чей-то храп – в сарае! Заглядываю за перегородку. Женщина. Спит. Не похожа на садовницу – наверное, приезжая, которую тайфун застиг врасплох. Может, она побоялась сказать о своем присутствии и уснула? Разбудить ее? Или она испугается до смерти?

Она открывает глаза.

– Э-э… – начинаю я.

– Наконец-то ты меня отыскал.

Она вскакивает, ее кимоно распахивается. От изумления я теряю дар речи. На миг принимаю ее за мать Юки Тиё, девочки, которая пришла в бюро находок Уэно, чтобы заявить о собственной пропаже. Влажный большой палец тычет мне в соски, другая рука исследует, что там у меня в трусах, – так нельзя, я признался в любви Аи! – но тут ее губы раскрываются мне навстречу, и миллион крошечных серебристых рыбок меняет направление. Я не могу с этим бороться. Я не могу двинуться, отвернуться, ответить.

Я кончаю.

Краем глаза вижу госпожу Хурму. Она восседает на мешке с землей и высасывает из хурмы сочную мякоть. Выплевывает блестящие косточки.

Оргия богов превратила цветущий сад в груду мусора. Из надорванных зеленых вен сочатся соки, наполняют все вокруг благоуханием. Растерзанные цветы, поломанные ветви, выкорчеванные кусты. Я нахожу маленький плоский камень-голыш. Кладу его в рюкзак. Хорошо бы посидеть у пруда, но хочется избежать встречи с владельцем сарая, а, кроме того, до парома на Якусиму осталось всего полтора часа. Я продираюсь сквозь растерзанную бугенвиллею и перелезаю через стену, к удивлению школьницы в проезжающем мимо автобусе. Она – единственный свидетель. Иду между домов, где соседи уже деловито обсуждают починку заборов. Захожу в «Лоусонз», покупаю бутылку грейпфрутового сока «Минитмейд» и стаканчик лапши-рамэн со вкусом кимчи, прошу продавщицу залить лапшу кипятком. Завтракаю на волноломе. Сакурадзима извергает пепел в безукоризненно чистое небо над тщательно отглаженным морем. Тайфуны разрушают миры, а утро приводит миры в порядок. Звоню дяде Толстосуму, сообщаю, что жив, – говорю, что переночевал у друзей в Кагосиме, – а потом иду в порт. Паром ждет. Портовые рабочие флажками и свистками загоняют на палубу стадо автомобилей и грузовиков. Заполняю посадочный талон, плачу за проезд, умываюсь, чищу зубы и ищу телефон.

– В новостях упомянули о тайфуне-восемнадцать, – сказала Аи, – но его затмили голуби.

– А что случилось с голубями?

– Вчера по всему Токио голуби пикировали на здания и на машины. Как в безумном фильме катастроф. По всем каналам одно и то же: слухи, теории, эксперты. Представляешь? Секретные правительственные испытания, птичий грипп, сектанты из Аум Синрикё, магнитные бури, предвестники землетрясения. А ночью у луны было самое яркое гало за последние двадцать семь лет. Никто не знает, как воздействуют на голубей кристаллы льда в атмосфере, но все это смахивает на что-то сверхъестественное. Утром я вышла купить кофе к завтраку, а камфорное дерево перед тюрьмой черным-черно от ворон! Хуже, чем репетиция любительского духового оркестра! Честное слово, такое ощущение, что вот-вот явится сам князь тьмы.

– Куда уж тут моему жалкому тайфуну.

– Давай сменим тему, пока не пошли гудки. Я вчера поговорила с Сатико. Если тебе будет негде остановиться, когда вернешься в Токио, приходи к нам. Спать будешь на диване. Если я так скажу. Раз в три дня будешь убирать и готовить. И ни в коем случае не подходить к телефону, а то бабушка Сатико подумает, что ее внучка живет с любовником.

– Эй… – Больше всего мне нравится «Если я так скажу». – Спасибо.

– Пока не за что. Обдумай.

Сажусь на паром, попадаюсь на глаза нескольким жителям острова из числа своих знакомых. Матери одноклассников, друзья двоюродных братьев, оптовый торговец сахарным тростником и фруктами, который ведет дела